в чем заключается злоупотребление правом

Злоупотребление правом

Наряду с понятием противозаконного поведения существует понятие недобросовестного поведения (ст. 1 ГК РФ). Законодатель приравнивает недобросовестность к «злоупотреблению правом» (ст.10 ГК РФ). Имеется в виду, что «лицо использует свои права недозволенным способом либо с недозволенной целью», и делает это осознанно. «В результате чего, наносится ущерб другим лицам».

Содержание статьи:

ВНИМАНИЕ: наш адвокат разъяснит Вам, как бороться со злоупотреблением правом сторон различных отношений, а также поможет в иных вопросах. Звоните, а также смотрите видео, чтобы понять почему клиенты выбирают именно нас:

Виды злоупотребления правом

Виды злоупотребления правом могут быть следующие:

Ответственность за злоупотребление правом

Если лицом допущено злоупотребление процессуальными правами, то судом такому лицу может быть назначен судебный штраф.

Своего рода ответственностью для лица, злоупотребившем правом, будет отказ в удовлетворении его исковых требований. Маловероятно, что суд будет мотивировать решение ссылками на злоупотребление правом со стороны истца, однако, при оценке действий участников процесса, суд будет учитывать наличие такого факта. В то же время ст. 10 ГК РФ указывает на право суда отказать лицу в защите его права, если будет установлено не соблюдение требований, указанных в п.1 ст. 10 ГК РФ, например, осуществление своих прав только с намерением причинить вред другому лицу.

В определенных случаях, если судом будет установлено злоупотребление правом, то суд откажет ответчику в применении сроков исковой давности.

Необходимо учитывать, что злоупотребление правом необходимо доказать. Злоупотребление правом это больше оценочная категория, поскольку суд может усмотреть такой факт, а может и наоборот сказать, что не видит никаких злоупотреблений со стороны конкретного лица.

Жалоба на злоупотребление правом

Как таковая жалоба на злоупотребление тем или иным лицом своим правом не пишется.

Может быть подготовлена жалоба на какие-то действия лица, в котором будет содержаться указание, в том числе, на злоупотребление данным лицом своим правом. Однако, жалоба она прежде всего должна указывать на какие-то нарушения.

В суде лицо будет доказывать свои возражения, ссылаясь, в том числе, на то, что сторона злоупотребляет какими-то своими правами. Однако, отдельно какое-то заявление или жалоба не готовятся.

Таким образом, указание на то, что лицо злоупотребляет своими правами, может содержаться в жалобах, в исках, в возражениях в дополнение к тому, что изложено в соответствующих документах.

ПОЛЕЗНО: мы может составить для Вас любой процессуальный документ за 24 часа — профессионально и в срок. Звоните нам уже сегодня!

Последствия злоупотребления стороной отношений правом

Когда лицо злоупотребляет своим правом – это не значит, что для него наступят какие-то последствия, поскольку соответствующее злоупотребление необходимо еще доказать. Может быть такая ситуация, что лицо злоупотребит правом, но не сознается в этом, а суд не усмотрит злоупотреблений, тогда лицо добьется того, чего желало или на что надеялось.

Для лица, в отношении которого допускается злоупотребление, последствия могут быть самые разные, все зависит от того, в чем заключается злоупотребление правом. Например, лицо не примут на работу, потому что сотрудник передумал увольняться, с лица взыщут большие проценты, так как просрочка по займу составляет почти 3 года и т.д.

В то же время для лица, которое допускает злоупотребление правом, если данный факт будет установлен судом, грозит отказ в удовлетворении его иска или отказ в принятии судом к сведению его возражений, поскольку будет установлен факт соответствующего злоупотребления.

Еще одним последствием при злоупотреблении будет являться отказ суда в применении сроков исковой давности.

Злоупотребление правом на защиту в суде

Злоупотребление материальными правами:

Злоупотребление процессуальными правами:

Практика злоупотребления правом на судебную защиту

Недавнее судебное разбирательство в Свердловском областном суде — хороший пример злоупотребления материальными правами. 36-летний молодой человек пытался убедить суд в наличии факта дискриминации по возрасту в отношении него.

Истец доказывал суду, что не получил работу а Адвокатском бюро «Кацайлиди и партнеры» именно по причине возраста (после этого мы даже материал написали – обжалование отказа в приеме на работу, оказывается много тонкостей, читайте наше предложение действительно обиженным работникам). В ходе судебного разбирательства «виновник торжества» неохотно признался в том, что на самом деле, он не получил ответа на свое резюме и расценил молчание как отказ, а затем требовал от потенциального работодателя письменных объяснений и признания в нарушении прав. Грозил оглаской в СМИ и подал иск в суд.

В ходе судебного разбирательства суд не нашел подтверждений факта дискриминации в адрес истца, зато факт злоупотребления материальным правом был очевиден. Истец пытался убедить суд в том, чего в данном составе, не существовало. Вынуждал государственный аппарат, адвокатское бюро в течение нескольких судебных заседаний разбираться в его вопросе, консультировать истца, разъяснять, в чем именно заключается его недобросовестность и почему районный суд, апелляционная инстанция ему отказали. Это в то время, когда и суды, и юристы перегружены действительно серьезными делами. В данном случае ущерб, который нанес истец, выразился в пустой трате рабочего времени со стороны госаппарата и ответчика.

Подробнее смотрите видео в СМИ, спасибо 41 каналу:

Адвокат в Екатеринбурге

Запрет на злоупотребление правом распространяется на различные правоотношения. Добросовестность субъектов всегда предполагается, но никто не застрахован от столкновения с злоупотреблением.

Лучше не иметь подобных намерений и заранее консультироваться с нашими опытными юристами АБ «Кацайлиди и партнеры» о перспективах ваших требований, заранее получать юридическую оценку вашего дела, чтобы защищая свои права, самому не стать объектом судебного разбирательства.

Автор статьи:

© адвокат, управляющий партнер АБ «Кацайлиди и партнеры»

Источник

Из §1 (Методы противодействия злоупотреблению правом в российском гражданском законодательстве) гл. 3 «докторской диссертации» (Противодействие злоупотреблению правом) [. ]

Из §1 (Методы противодействия злоупотреблению правом в российском гражданском законодательстве) гл. 3 «докторской диссертации» (Противодействие злоупотреблению правом).

Причины законодательного вмешательства в отношения со сложной динамикой с целью воспрепятствовать осуществлению прав (правомочий) при критическом (с позиций законодателя) снижении интереса, — явление, которое в этой диссертации именуется «нормативным методом противодействия злоупотреблению правом», — мы обсудим и оценим в §2 этой (третьей) главы нашей работы. Речь, собственно, пойдёт о том, почему, когда и в какой мере оправдан такой выбор метода противодействия злоупотреблению правом вместо судебного противодействия ему на основе общей нормы. В этом же разделе целесообразно обратиться к причинам, порождающим поводы для нормативного противодействия, то есть собственно к обстоятельствам, которые, будучи некоторым образом связаны с определённым этапом развития правоотношения, и особенно с динамикой длящегося договорного правоотношения, приводят к столь значительному снижению интереса обладателя субъективного права, а в договорном отношении — как правило, к сообразному повышению интереса контрагента, что его дальнейшее осуществление обернулось бы злоупотреблением этим правом. Проследить эту динамику и выявить критические точки несовместимости ослабленного интереса с предназначавшемся к его защите субъективным правом, провести проекции от этих значений в область позитивного права и сравнить их с существующими в нём границами, – задача цивилистической мысли в её аналитической миссии. Однако в успехе теории таких причин, т.е. в результатах исследования, ставящем целью обобщение и классификацию, мы готовы выразить осторожный скепсис. Вряд ли, впрочем, в нашей работе уместно ставить теоретическую задачу такого рода. Вместо этого мы считаем нужным привести наглядные примеры, способные создать сравнительно полную картину обсуждаемого явления.

Как уже очевидно из сказанного, обстоятельства, приводящие к такому критическому снижению интереса, не могут быть однородны. Они создаются и собственными действиями управомоченного, и его бездействием (как правило, в течение определенного законом срока), и действиями обязанной стороны, удовлетворяющий иной, но связанный с обсуждаемым интерес управомоченного. И, конечно, для договорного права органичны нормы, определяющие вменённые максимумы понижения интереса одной из сторон посредством нормативного вменения в названных законом случаях развития договорной связи столь преобладающего состояния интереса её контрагента, что интерес первой стороны в сохранении ранее действующего права в неизменном состоянии или даже в целом считается исчерпанным.

Этот ряд, казалось бы, можно продолжить указанием на то, что девиации, о которых мы говорим, могут быть следствием и изменившихся внешних сторонам обстоятельств, то есть не зависеть от их действий. Однако в области договорного права гражданское законодательство предпочитает не видеть в такого рода переменах повод для законодательной коррекции. Причина, конечно, заключается в том, что риски изменения обстоятельств, по общему правилу, должны приниматься сторонами договора, поскольку они предположительно охватываются той возможностью распознавания и выражения своих интересов в условиях договора, которая, как убеждён автор, и образует явление, достойное именоваться свободой договора. И только тогда, когда изменение обстоятельства, имеющего существенное значение для исполнения, имело место в области, до которой разумная способность к распознаванию и выражению субъектом своих интересов не простиралась, заинтересованная сторона может прибегнуть к clausula rebus sic stantibus, к специальному режиму, позволяющему на основании судебного акта исправить или расторгнуть договор, если то или другое необходимо для восстановления баланса интересов сторон. Подробнее об этом говорилось в § 4. гл. 1. Таким образом, изменившиеся обстоятельства могут дать повод для судебного, а не законодательного противодействия возможному злоупотреблению правом; в § 1.3. гл. 1 мы говорили о том, что судебное вмешательство в договорное правоотношение на основании clausula rebus sic stantibus является, возможно, самым значительным случаем легитимации интереса, пребывающего в поле общей дозволительности. Нет сомнений, что предпочтение судебного метода нормативному здесь оправдано: ведь речь пойдёт об изучении, а затем и об исправлении (вплоть до лишения силы) повреждённого договорного равновесия ввиду предположительной неспособности, в изменившихся обстоятельствах, согласованных сторонами условий рассматриваться как выражения их подлинных интересов; очевидно, что вменение абстрактной схемы для такого рода операций здесь было бы совершенно неприемлемо. В очень редких случаях в законе могут быть квалифицированы как существенно изменившиеся обстоятельства, для переоценки которых с точки зрения соответствия равновесия интересов действительно имеется повод в виде указанных в законе событий. Так, в соответствии с установленным в абз. 2 п. 6 ст. 709 правилом, подрядчик вправе требовать увеличения даже так наз. «твёрдой» цены при наступлении указанных в этой норме внешних для договора обстоятельств, а при отказе заказчика выполнить это требование — расторжения договора в соответствии со статьей 451 настоящего Кодекса. Очевидно, что в данном случае законодатель осуществляет частичное вменение сторонам интересов, по общему правилу подлежащих учёту при рассмотрении судебного спора об адаптации или расторжении договора ввиду существенной перемены обстоятельств наряду с другими интересами, закреплёнными в ст. 451 в виде правовых порогов для удовлетворения такого требования: во-первых, описанная в норме гипотеза уже квалифицирована как существенно изменившееся обстоятельство, во-вторых, в изъятие из правила подп. 1 п. 2 ст. 451 о том, что изменения должны быть непредвидимыми для обеих сторон, признаётся достаточным, что предусмотреть такое положение не могла бы заинтересованная сторона (т.е. подрядчик).

Из выдвинутого и раскрытого в предыдущем абзаце тезиса — существенное изменение внешних обстоятельств образует основание для судебного, а не нормативного противодействия злоупотреблению правом, — не является исключением то, что прекращение обязательства по невозможности исполнения основывается на установленном в законе правиле, не нуждающимся в применении судом для осуществления должником интереса в освобождении от исполнения. Прекращение обязательства в случаях, указанных в ст. 416 и 417 ГК, не является итогом исследования причин пошатнувшегося договорного равновесия, а именно, вывода о «неоперабельности» обнаруженного искажения; невозможность исполнения является объективным фактом, делающим ненужным какое-либо изучение интересов сторон обязательства, в том числе и уровень их осмотрительности с учётом распределения рисков, несмотря на явно неточную формулировку ст. 416[1].

Приведём, наконец, некоторые примеры применения законодателем обсуждаемого здесь метода противодействия злоупотреблению правом — законодательного вмешательства в отношения со сложной динамикой, осуществляемого путём вменения максимумов падения интереса в нормативно определённых обстоятельствах.

Можно начать с относительно простой ситуации. Ст. 612 в п. 2 закрепляет основания освобождения от ответственности арендодателя за недостатки сданного в аренду имущества, но для нас важно только одно из них: отсутствие со стороны арендатора должной — для целей обнаружения этих недостатков — осмотрительности («недостатки […] должны были быть обнаружены арендатором во время осмотра имущества или проверки его исправности при заключении договора или передаче имущества в аренду»). Отпадение субъективного права (корректнее говоря, правомочия) арендатора на средство защиты только в этом случае (из трёх, указанных в норме) является следствием снижения вменённого арендатору интереса в получении имущества без недостатков ниже вменённого максимального порога такого снижения; два других закреплённых в п. 2 ст. 612 основания освобождения от ответственности увязаны с условиями сделки и с бесконфликтностью намерений арендатора в отношении недостатков имущества как основания правопритязания, т.е. с его добросовестностью[2]ещё до исполнения обязательства арендодателем. И лишь несоответствие проверки имущества на предмет обнаружения недостатков цензу осмотрительности представляет собой оценку соотношения интересов в состоянии, которого они достигли после того, как имело место исполнение, имеющее для них существенное значение. Применённый законодателем здесь способ противодействия злоупотреблению правом может быть описан следующим образом: при достижении интереса арендатора в средствах защиты против сдавшего в аренду имущество ненадлежащего качества арендодателя вменённого максимума снижения в виде отсутствия должной осмотрительности при проведении проверки качества имущества этот интерес принимается снизившимся до уровня, на котором он уже не подлежит выражению в субъективном праве. Для соответствия применённому в этой конструкции стандарту долженствования, о котором мы подробно говорим в § 6.2.2. гл. 2 диссертации, достаточно совершения таких усилий по преодолению незнания о юридически значимом обстоятельстве, которые вытекают из действующего правового режима, включая обычаи оборота. Содержание этого стандарта, конечно, имеет имплицитное уточнение: для профессиональных и обычных участников оборота должны использоваться разные величины вменения осмотрительности.

Расположение критического максимума понижения интереса в применении средств защиты в отношении ненадлежащего качества сданного в аренду имущества на этапе проверки этого качества, как сказано выше, позволяет отнести эту технику регулирования к способам противодействия злоупотреблению ввиду того, что речь идёт о явной девиации от изначального предположения. Вместе с тем, это этап качественно более ранний, чем предусматривается для договора купли-продажи. Обнаружение недостатков для каузы купли-продажи становится предикатом формулы предъявления санкций в связи с ненадлежащим качеством по прошествии разумного, но, по общему правилу, не более чем двухлетнего срока после передачи товара (ст. 477 ГК и ст. 39 Венской Конвенции[3]). Более поздняя в динамике правоотношения по сравнению с арендой координата для определения критичности падения интереса выражает, конечно, различие кауз этих двух сделок. Арендатор рассматривается как «экономический собственник», с ударением на первое слово: если он вступает во владение арендованным имуществом, то следует считать, что делает он это исключительно в интересах создания условий по его использованию в соответствии с оговоренным или обычным для этого рода вещей назначением. Поэтому арендатор, не сумевший соответствовать стандарту долженствования (более низкому, чем стандарт осуществимости) по обнаружению в переданном ему имуществе недостатков, которые не позволят ему осуществить эти интересы, не может считаться и заинтересованным в применении средств защиты против арендодателя, передавшего имущество с такими недостатками. Покупатель, напротив, как лицо, приобретающее имущество в собственность, не может предполагаться заинтересованным в скорейшем и наиболее полном извлечении полезных свойств до степени, что это оправдывало бы вменение ему ценза осмотрительности при проверке имущества при его передаче для сохранения права на средства защиты против ненадлежащего качества. Покупателю, поэтому, предоставляется достаточно длительный период для обнаружения недостатков — а правильнее было бы сказать, срок для обнаружения интереса в таком использовании приобретённого товара, которое бы позволило ему обнаружить отклонения от предусмотренных договором требований к качеству. Эту конструкцию можно было бы назвать цензом рачительности. Необнаружение покупателем недостатков товара в рамках этого периода принимается вменённым максимумом падения интереса покупателя в средствах защиты против ненадлежащего качества. Снова отметим, что преклюзивные сроки являются широко применяемым гражданским законодательством орудием по нормативному противодействию злоупотреблению правом.

[1] Именно по этой причине российский законодатель обоснованно поместил норму о прекращении обязательства по невозможности его исполнения в подраздел 1 («Общие положения об обязательствах») раздела III ГК («Общая часть обязательственного права»), а clausula rebus sic stantibus — в подраздел 2 этого раздела («Общие положения о договоре»). Следует, однако, отметить, что соотношение этих двух институтов не является самоочевидным; так, английский институт frustration of contract явно обнимает и невозможность исполнения, и несовместимые с первоначальной волей сторон изменения обязательств, исходя в обеих случаях из разрушения каузы сделки; в ГГУ (ст. 313) оговорка rebus sic stantibus появилась только в 2002 г., а ранее применялась доктрина экономической невозможности в составе общего правила о невозможности исполнения (ст. 275), причём существенное изменение обстоятельств в германском праве трактуется, в соответствии с теориями XIX в., в ст. 313 ГГУ как разрушение каузы сделки (Störung или Wegfall der Geschäftsgrundlage); в Принципах международных коммерческих договоров УНИДРУА, в том числе 2016 г., имеется раздел 2 «Hardships», т.е. «затруднения» (ст. 6.2.1 — 6.2.3), причём статья 6.2.2. «Определение затруднения» даёт описание, сходное (хотя в чём-то и отличное) с российским подходом к институту изменившихся обстоятельств и по существу, и по легальному его воплощению, и даже по используемой для этого юридической технике. Однако при этом в «Принципах» нет норм о невозможности исполнения — след этого института можно найти только в правилах о форс-мажоре для целей определения ответственности сторон (7.1.7).

[2] В соответствии с теорией добросовестности, которая представлена в нашей диссертации.

[3] Конструкция, применённая в этой норме Конвенции, в российском ГК представлена в двух самостоятельных вменённых максимумах падения интереса покупателя в применении санкций в связи с ненадлежащим качеством товара: в ст. 477, предусматривающей предельные, для указанной цели, сроки обнаружения недостатков товара, и в ст. 483, устанавливающей, наряду с предельными сроками извещения продавца о недостатках, дополнительное условие для отпадения права покупателя на санкции — также затруднительность их устранения для продавца. К обеим нормам мы обращаемся в диссертации неоднократно.

Источник

Особенности злоупотребления правом в договорном правоотношении

Важная часть так называемой докторской. Это конец третьей главы. В голове-то давно было, а в тексте только сейчас. Сегодня закончил.

§ 4. Особенности злоупотребления правом в договорном правоотношении.

Договорное отношение не предполагает злоупотребления правом в том виде, в каком оно описано выше, — за исключением тех субъективных прав (каковые, как мы знаем, являются другим именем обязанности), которые основаны на условиях договора, воспроизводящих императивные нормы закона. Те же условия, что выражают волю, отклоняющую правило, предусмотренное диспозитивной нормой, равно как и волеобразование в поле общей дозволительности, не могут создавать объекты злоупотребления правом.

Объясняется это следующим. Осуществление субъективного права, основанного на созданном волей сторон договорном условии, свободно от диалектики реального и вменённого интереса. Эта диалектика, как многократно подчёркивалось в диссертации, свойственна только осуществлению субъективных прав, основанных на нормах позитивного законодательства (точнее же — на предусмотренных ими юридических фактах). Именно это разъединение вменённого, выраженного в основанном на такой норме субъективном праве, интереса, и реального интереса правообладателя, имманентная девиативность реального интереса по отношению к вменённому, создаёт условия для злоупотребления правом. Феномен вменённого интереса в норме позитивного законодательства возникает, снова повторим сказанное не раз выше, потому, что такое законодательство всегда конструирует масштабную модель фактических интересов участников регулируемых им гражданских правоотношений, то есть проекцию разумных ожиданий умозрительного участника гражданского оборота. Договорное же правоотношение, за изъятием прав, основанных на императивной норме, не является масштабной версией предположительных интересов. Напротив, оно состоит из прав (или что то же самое с противоположной точки наблюдения, обязанностей), выражающих реальные интересы сторон; какого бы то ни было вменения созданные волевым актом сторон договора права не выражают. Субъективное право в договорном правоотношении есть не что иное, как признанный (или, могли бы мы сказать, легитимированный) контрагентом, посредством совершения договорной сделки, выраженный в этом праве интерес правообладателя и, даже более того, также и интерес обязанной стороны, поскольку договор всегда устанавливает равновесие интересов сторон, и договорная обязанность («обязанность») одного из контрагентов служит выражением его интереса нисколько не менее, чем его же договорное право («право»), не говоря уж о том, что отдельные условные обязанности всегда уравновешиваются другими отдельными условными правами, и, следовательно, любая мера стеснения никогда не может быть понята иначе, чем необходимое условие для закрепления за собой меры возможностей. Итак, субъективное договорное право, основанное на воле сторон договора, есть признанное сторонами выражение интереса правообладателя; очевидно, что злоупотребление таким правом невозможно.

Вышеизложенная теория будет верна только при условии, что созданное волей сторон субъективное право в договоре можно считать юридической репликой выраженного в нём интереса. Вопрос стоит так: действительно ли субъективное право — это субъективный интерес, полностью формализованный в таком праве, а модальный в юридическом смысле субъективный интерес — это субъективное право, полностью и без изъятий служащее выражением такого интереса? Правильно ли утверждать, что в субъективном договорном праве, созданным волей сторон, нет ничего, что не выражало бы субъективный интерес, а в интересе, выраженном в субъективном праве, — нет ничего, что осталось бы невыраженным и при этом бы не являлось юридически несуществующим?

Мы убеждены, что дело обстоит именно так, и что только принявшая такое понимание соотношения субъективного права и выраженного в нём интереса доктрина свобода договора оказывается работоспособной. Принцип разумности субъектов гражданского права означает, что, во-первых, они, в дееспособном состоянии, имеют полную возможность[1], самостоятельно распознавать и определять свои интересы[2], а во-вторых, выражают эти интересы в условиях договора в полном соответствии с таким, то есть собственным, их пониманием. Это и позволяет назвать способ взаимодействия сторон в договоре свободой договора. Стороны свободны в договоре постольку, поскольку способны действовать в своих интересах, распознавая, определяя и выражая их. Договорная свобода — всегда есть свобода действовать для достижения этих интересов. Как только вводится допущение отсутствия или недостаточности указанной способности, свобода договора исчезает, и не только потому, что эта неспособность восполняется, как будет неоднократно, но в том числе и в этом разделе ниже, показано в этой диссертации, произволом в виде судебного правотворчества (в области договорного права в данном случае), но и по более глубокой причине: отсутствует свобода там, где субъект не признаётся компетентным превратить свой интерес в своё право. Мы убеждены, что только это понимание свободы договора позволяет увидеть её органичное следствие в принципе pacta sunt servanda, в частности, с наиболее часто применимым на практике её ответвлением — доктриной номинализма, в общем виде требующей исполнения денежного обязательства в строгом соответствии с указанным в договоре ценностным значением величины такого обязательства.

Исходить в понимании договорных условий из полноты распознания, определения и выражения интересов можно, как следует из сказанного, лишь не преступая черты, за которой заканчиваются разумные ожидания осуществимости этих ментальных операций. При невыполнении этого условия осуществление права будет иметь место за пределами свободы договора: ведь свобода договора не может простираться далее той области, где могут располагаться интересы сторон. Там, где выявление субъектом своего интереса, а значит и его надлежащее выражение, было невозможным, нельзя говорить о том, что субъективное право сполна выражает интересы той и другой стороны, и значит такой интерес нельзя считать признанным обязанным по этому праву контрагентом. Как было подчёркнуто выше, любое субъективное право, или что то же самое, субъективная обязанность, выражает интересы обоих контрагентов. Но в осуществлении права заинтересована только управомоченная сторона, то есть та, которая может извлечь из него блага. Осуществление же права в целях удовлетворения интереса, непризнанного контрагентом вследствие его, интереса, объективной неверифицируемости, будет злоупотреблением правом. Разумеется, чаще всего такое описание применимо к изменению обстоятельств, находящемуся за границей разумно допустимого при заключении договора. Принимая на себя какую-либо обязанность, или что то же самое, признавая за контрагентом соответствующее право, сторона договора исключает возможность злоупотребления этим правом контрагентом при условии, что осуществление права имеет место в пределах любого разумно мыслимого ею при заключении договора изменения обстоятельств. Условие договора, находящееся вне области договорной свободы, подлежит изменению по требованию заинтересованной стороны на основании доктрины clausula rebus sic stantibus, представленной в правилах ст. 451 ГК, и правила эти как раз и выражают пределы усмотрения, о которых здесь говорится. Но если бы конструкции специальных норм ст. 451 не существовало, тогда бы можно было говорить о злоупотреблении правом и противодействовать ему на основании общего правила ст. 10.

Непонимание соотношения субъективного права и интереса в договорном правоотношении, а как неизбежное следствие — и допустимой области злоупотребления субъективными договорными правами, стало причиной ошибочного разъяснения, вошедшего в п. 8 Постановления Пленума ВАС «О свободе договора и его пределах»[3]. ВАС допустил возможность квалификации осуществления субъективного договорного права, образованного волей сторон, т.е. не основанного на императивной норме, как злоупотребления правом[4]. Удивительно также то, что в этом же разъяснении, которое не могло не быть в первую очередь адресовано осуществлению права в условиях изменившихся обстоятельств, в том числе и вне области выявления сторонами своих интересов в момент заключения договора, специальный способ противодействия злоупотреблению правом, на основе предусмотренной в ст. 451 ГК конструкции clausula rebus sic stantibus, даже не упомянут[5].

В этом разделе следует также исследовать возможности злоупотребления субъективным договорным правом, если оно создано условием, основанном на императивной норме. Мы при этом уделим особое внимание нарушению баланса интересов сторон и, как его неизбежное последствие, создание ресурса для злоупотребления правом, когда этот эффект вызывается изменением в императивном регулировании — и благодаря этому дадим оценку правилам о ретроактивном воздействии законодательства на договорную свободу. Мы при этом отдельно рассмотрим этот эффект для регулятивных и охранительных правоотношений.

Императивная норма создаёт необходимое условие договора. Это условие предустановлено по умолчанию, и «по умолчанию» в данном случае относится к предустановленности условия, а не к самому условию — речь о том, что стороны вообще никогда не могут лишить его силы, а законодатель вправе сделать это только через своё специальное указание. По отношению к регулятивным правоотношениям сторон, то есть таким, которые качественно полнее, чем правоотношения охранительные, выражают договорную свободу, императивная норма выступает как данность, неминуемо подлежащая принятию и помещению в контекст договорного взаимодействия. Императивная норма абсорбируется в среду этого взаимодействия как инородное тело, бремя которого обе стороны должны разделить в равной степени. Так и возникает эффект, который может быть описан как необходимость условия. Это условие становится величиной, принимаемой в расчёт при согласовании всех прочих условий в поисках общего договорного равновесия. Причём то, что законодатель счёл нужным наделить условие режимом необходимости, уже говорит о том, что ему придавалось важное значение в регулировании правоотношения — по иным мотивам императивные нормы в гражданском законодательстве не появляются; таким образом, это условие имеет солидный вес, оказывающий значительное влияние на настройку баланса интересов. Итак, императивная норма вторгается в договорную свободу, но принимается как данность, поглощается регулятивным правоотношением и становится элементом, участвующим в достижении общего договорного равновесия.

Но именно потому, что необходимое условие стало органической частью договорного взаимодействия, недопустимы такие изменения в создавшем это условие императивном режиме, которые бы без специального указания в законе допускали обновление необходимого условия — то есть по умолчанию распространялись бы на, пусть бы и новые, права и обязанности, возникшие в силу условий договора, заключённого до наделения силой таких законодательных новелл. Запрет на такое изменение правового режима закреплено в п. 2 ст. 422. Распространение на договор нового императивного регулирования приводит, несомненно, к нарушению достигнутого равновесия, а значит и неминуемо — созданию для одной из сторон возможности осуществлять договорные права, извлекая из них тот объём благ, который превышал бы меру удовлетворения признанного контрагентом интереса. Такое правоосуществление нельзя считать злоупотреблением правом только в том случае, если оно легализовано эксплицитной оговоркой в законе; при этом мы говорим лишь о решении юридической проблемы, поскольку обсуждение меры оправданности такого законодательно решения — вне тематических рамок работы.

Но злоупотребление субъективным договорным правом, созданным условием, которое основано на императивной норме, конечно, оказывается возможным и без изменения императивной нормы. Абсорбция такого условия в среду договорного взаимодействия и оказываемое им воздействие на поиск точки договорного равновесия не означают, что необходимое условие утратило императивную природу своего происхождения и может быть объявлено согласованным добровольно. Как уже говорилось, абсорбция необходимого условия средой договорного взаимодействия было поглощением инородной, навязанной воле сторон субстанции. Не меняет ничего и тот факт, что стороны имели возможность вовсе не заключать договор, если бы не желали распространять на свои отношения действие императивной нормы, ибо принятие этого довода как доказательства утраты необходимым условием императивной природы равносильно отрицанию различия между волей к совершению сделки и волей к самостоятельному определению её условий, т.е., по существу, к утверждению о необязательности образования условий гражданско-правовой сделки по воле её сторон как её типологического признака. Дело, конечно, обстоит противоположным образом: стороны всегда самостоятельно определяют условия сделки, в том числе и когда её содержание частично урегулировано императивными нормами. При этом, как подчёркивалось, они вынужденно учитывают создаваемое этими нормами распределение интересов в поисках нужного им договорного баланса. Это означает, что субъективное договорное право, основанное на включённом в силу императивной нормы в договор условии, сохраняет общие признаки объекта злоупотребления правом, которые были описаны в этой работе выше. В нём выражается диалектика вменённого и реального интересов, которая, по отстаиваемой нами теории, является причиной злоупотребления. Другое дело, что найденный сторонами общий баланс интересов, учитывавший юридические возможности необходимого условия, должен в свою очередь учитываться при противоположной мыслительной операции — определении минимальной квоты интереса субъекта в созданным таким условием субъективном праве, когда его осуществление становится предметом исследования на признаки злоупотребления.

Описанная картина злоупотребления договорными правами относилась, как мы отмечали, прежде всего к регулятивным правоотношениям. Таковые, о чём также было сказано, качественно полнее, чем охранительные, выражают договорную свободу. Это качественное отличие задаётся тем, что если регулятивные правоотношения рассматриваются как область безусловного доминирования волевого взаимодействия сторон, то правотворческую компетенцию по образованию режима гражданско-правовых охранительных отношений законодатель в значительной мере сохраняет за собой, поскольку принципы[6], на которых эти правоотношения строятся, определяют преобладающую часть их содержания[7]. Это существенное различие между регулятивными и охранительными правоотношениями в удельном значении источников их образования находит своё выражение и в качестве воздействия со стороны императивных норм на договорную свободу в правоотношениях того и другого вида и, как следствие, в ожиданиях их участников. Если воздействие императивных норм на регулятивные правоотношения мы описываем как вторжение, основанные на них условия — как инородную субстанцию, а последствия такого вторжения — как вынужденную абсорбцию договорной средой, то императивные нормы, устанавливающие охранительные права, в силу указанных особенностей правового режима, не могут восприниматься как вторжение, а сторонам договора может быть вменено, ввиду привилегированного положения законодателя в образовании правового режима этих отношений, допущение нового законотворчества или, говоря иначе, риски появления новых законодательных решений. Такое рода соображения, вероятно, не обойдены были вниманием и Верховным Судом, который в Постановлении Пленума «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств» признал допустимость изменения необходимых условий договора новым императивным регулированием охранительного правоотношения, а именно «охранительных» процентов по ст. 395 ГК, без специального указания об этом в законе[8], хотя ст. 422 требует такого указания в любыхслучаях изменения необходимых условий договора. Применительно к правоотношениям, которые охватывали периоды использования законодателем неодинаковых способов определения размера подлежащих уплате должником кредитору процентов за неправомерное пользование его денежными средствами, Верховный Суд указал на необходимость расчёта по новым ставкам процентов, обязанность уплаты которых возникла до введения в силу закона, предусматривающего новый способ расчёта. Помимо того, что такой подход основывался на имплицитной посылке, признающей права и обязанности по уплате процентов по новой ставке «новыми» на день появления нового закона, что оправдывало бы применение правила, предусмотренного первым предложением п. 2 ст. 4 («по отношениям, возникшим до введения в действие акта гражданского законодательства, он применяется к правам и обязанностям, возникшим после введения его в действие»), и с чем в свою очередь были готовы согласиться не все цивилисты, более фундаментальный вывод из этой позиции Верховного Суда, как видится, заключается в том, что он не посчитал договорную свободу сторон заслуживающей того, чтобы новый императивный режим распространялся на ранее возникшее договорное правоотношение[9]только специальным указанием закона в том случае, если речь идёт об охранительных правах и обязанностях. Тем самым охранительное правоотношение было изъято высшей судебной инстанцией из-под действия специальной нормы о ретроактивном действии закона в отношении договорных правоотношений в п. 2 ст. 422, что и привело, в свою очередь, к дискуссиям о допустимости применения здесь первого правила п. 2. ст. 4, в которой установлены общие положения о действии закона во времени. Подтверждение приверженности высшей судебной инстанции к такому пониманию отношения между императивными нормами, устанавливающими охранительные условия, и свободой договора можно усмотреть в другом разъяснении, содержащемся в Постановлении[10], в котором, при наиболее достоверной версии его прочтения[11], Верховный Суд отказался признавать отличия между законной и договорной неустойкой для целей применения режима исключительности её снижения в тех случаях, когда она установлена за нарушение обязательства, связанного с осуществлением предпринимательской деятельности. Если считать, что Верховный Суд и здесь исходил из вменения участникам оборота, а тем более участникам профессиональным, понимания привилегированности нормативного правотворчества в области охранительных правоотношений, то в этом разъяснении легко усматривается следующий силлогизм: коль скоро участники оборота пребывают под рисками осуществления законодателем своей дискреции по введению императивных охранительных норм, то нет и оснований предоставлять должнику, нарушившему обязательство, а уж тем более связанное с осуществлением предпринимательской деятельности, сколько-нибудь более льготный режим по снижению размера неустойки по сравнению с тем, какой возник бы в тех случаях, когда он принял размер неустойки по собственной воле. Такому восприятию логики высшей судебной инстанции придаёт убедительности то, что эта же логика явно, по нашему мнению, усматривается и в другом, обсуждавшемся выше, разъяснении, содержащемся в том же Постановлении. Между тем, позиция Верховного Суда во втором разъяснении представляется очень спорной — прежде всего, в приведённой версии, она очевидно является актом правотворчества, ибо не соответствует легальному тексту правила п. 2 ст. 333. Кроме того, если первая правовая позиция, исходящая из принятия участниками оборота рисков законотворчества в области охранительных отношений, касалась правил о взимании процентов за пользование чужими денежными средствами, каковые правила относятся к тем самым положениям охранительного регулирования, которые воспроизводят его принципы и потому не только императивны, но и универсальны (ни при каких обстоятельствах, в т. ч. и договорным условием, кредитор не может быть лишён требования о взимания охранительных процентов по ст. 395, если этот интерес не может быть удовлетворён применением неустойки за неисполнение денежного обязательства или ранее не был поглощён взысканием убытков), то институт неустойки ни универсализмом, ни императивностью не обладает. Представляется, что уравнивание правил о применении предиката исключительности в снижении договорной и законной неустойки не может не привести к чувствительным нарушениям баланса интересов сторон, то есть к злоупотреблению правом, особенно в тех предпринимательских отношениях, где законные неустойки велики по размеру, а действующее регулирование не позволяет нивелировать дисбаланс в других договорных условиях. Имеются в виду, в частности, отношения по грузоперевозке.

[1] При условии, что она не ограничена аффектом – ст. 177.

[2] Применительно к представителю это означает, что он обладает такой способностью в отношении интересов представляемого. Но применительно к исполнительному органу юридического лица такой оговорки мы не делаем, ибо, придерживаясь органической теории, твёрдо убеждены, что в юридическом смысле интересы юридического лица по участию в гражданском обороте тождественны интересам его исполнительного органа, наделённого полномочиями соответствующим корпоративным актом.

[3] Постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации № 16 от 14.03.2014 г. «О свободе договора и его пределах» // «Вестник ВАС РФ», N 5, май, 2014. Отметим, что комментирования в нашей работе потребует и п. 9 Постановления, в котором высшая инстанция по хозяйственным спорам, в отсутствие на тот момент специального регулирования (ныне п. 3 ст. 428 ГК) адаптации и аннулирования договора, заключённого с использованием неравенства переговорных возможностей, допустила противодействие применению «несправедливых» условий на основании ст. 10 ГК. Ввиду того, что злоупотребление, о котором идёт речь, если оно имеет место, охватывает злоупотребление правомочием на совершение сделки и становится возможным только при такого рода злоупотреблении, мы выскажем своё суждение относительно данного разъяснения в разделе, посвящённом фиктивным сделкам как виду злоупотребления правом — в § 1 гл. 4 нашей работы.

[4] «В случаях, когда будет доказано, что сторона злоупотребляет своим правом, вытекающим из условия договора, отличного от диспозитивной нормы или исключающего ее применение, либо злоупотребляет своим правом, основанным на императивной норме, суд с учетом характера и последствий допущенного злоупотребления отказывает этой стороне в защите принадлежащего ей права полностью или частично либо применяет иные меры, предусмотренные законом (пункт 2 статьи 10 ГК РФ)».

[5] Допущенные в разбираемом разъяснении ошибки были, к несчастью, не единственными и, возможно, даже не самыми значительными, допущенными, по нашему мнению, авторами Постановления «О свободе договора и его пределах». Так, в Постановлении закреплены презумпция диспозитивности нормы гражданского законодательства и дискреционные полномочия суда по признанию нормы императивной, что, по нашему убеждению, ошибочно доктринально и травматично для оборота, и при этом, предположительно, могло объясняться мотивами, не связанными с теорией гражданского права и потребностями практики. Наша критика указанного Постановления, а также наша собственная позиция по затронутым в дискуссии темам, в том числе на свободу договора и по злоупотреблению договорным правом, изложена в нашей статье «После ВАС: доктрина свободы договора в современном российском правоприменении. // Закон. 2016. №9. С. 91 —99.

[6] Не в задачах этого исследования устанавливать и обсуждать эти принципы, но «на полях» можно заметить, что среди принципов охранительных мер есть как общие — среди множества прочих прежде всего принципы восстановительной направленности, соразмерности, возможности поручения исполнения третьему лицу (ст. 397) с отнесением расходов на неисправного должника, обязательности уплаты эквивалента за пользование денежными средствами, так и множество специальных, необходимым образом вытекающих из видовой специфики соответствующего договорного правоотношения: так, например, у покупателя всегда (и вопреки высказанной в Постановлении Пленума ВАС «О свободе договора» позиции) при передаче товара ненадлежащего качества должна сохраняться возможность предъявления требования об уменьшении покупной цены или по его усмотрению других требований, названных в ст. 475 ГК; вместе с тем продавец по договору поставки в таком случае всегда вправе избежать ответственности, если, получив уведомление покупателя о некомплектности поставленных товаров, без промедления заменит поставленные товары товарами надлежащего качества (ст. 518 ГК, ст. 48 Конвенция ООО о договорах международной купли-продажи товаров); заказчик всегдаможет выбрать меры защиты, предусмотренные в ст. 723, но вместе с тем подрядчик всегда (в виде императивного изъятия из общей дозволительной нормы ст. 359) может использовать право на удержание для обеспечения оплаты произведённых им работ (ст. 719), вопреки занятой Верховным судом неверной, по нашему мнению, позиции (Определение Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда РФ от 29 марта 2016 года №306-ЭС15-16624); обладателю исключительного права всегда должна быть обеспечена возможность взыскания компенсаций с нарушителя (п. 3 ст. 1252).

[7] Не случайно в отечественной цивилистике вопрос о том, могут ли в принципе нормы гражданского законодательства иметь регулирующее, в узком значении термина, воздействие на охранительные правоотношения, или же они могут только устанавливать такую охрану и её пределы, долго время считался дискуссионным.

[8] Абз. 2 п. 83 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2016 N 7 (ред. от 07.02.2017) «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств». При этом в содержащей переходные положения статье 2 Федерального закона от 08.03.2015 N 42-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации», о котором идёт речь в разъяснении, такое указание отсутствует.

[9] О том, что правовой режим ст. 395 без изъятий распространяется на любые виды обязательственных правоотношений, независимо от оснований их возникновения, прямо говорится в п. Постановления.

[10] П. 78 Постановления.

[11] Другой, но, по-видимому, менее вероятной, хотя и соответствующей, по нашему убеждению, закону, версией толкования содержащегося в п.78 разъяснения, будет такая, которая бы трактовала указание на равносильность правил о снижении договорной и законной неустойки в ст. 333 как общее суждение, не претендующее на изменение режима прямо предусмотренных в ст. 333 изъятий из этой общности.

Источник